Эссе о Владимире Набокове.
Мне очень нравится писатель Владимир Набоков(на снимке). Прочитал все, что выходило на русском языке. Несколько лет назад (году так кде-то в 1996-1997) газета "Невское время" проводила конкурс эссе о Набокове. Когда я об этом узнал, то мне той же ночью приснился текст эссе. На следующий день чтобы отвязаться от навязчивой идеи, я напечатал это эссе и послал в газету. Я абсолютно ни на что не рассчитывал. Но к моему удивлению, через четыре дня в газете появилось мое творение. К сожалению, итоги конкурса не подводились - поэтому я так и не знаю, было ли мое произведение чем-то серьезным или нет. Поэтому выношу свое эссе о Набокове на суд сетевой общественности. Если понравится - напишите.
Набоковский конкурс эссеистики
«Подлинная жизнь»
Читая роман «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», невольно погружаешься в лабиринт зеркал, причудливый мир отражений, который тем более интересен, что за каждым отражением мы находим ускользающие черты самого Набокова.
Исследуя подлинную жизнь Найта, мы вместе с героем романа /да что там, вместе с самим Набоковым/ постоянно встречаем подробности жизни и черты характера, столь хорошо знакомые истинным любителям Набокова. Порою кажется, что автор намеренно изобразил себя, умершего в Старом Свете, в образе Себастьяна Найта, и себя, родившегося в Америке, в образе рассказчика. Но для любителя шахматных задач это было бы слишком просто. Автор намеренно играет с Читателем, предоставляя ему возможность увидеть почти готовый портрет Владимира Набокова. Но тут же он затуманивается; еще немного, и вот уже виден только бледный контур; а затем, и вовсе – только улыбка. Впрочем, и она растворяется, но лишь для того, чтобы мы вновь встретились с живым писателем на другой странице. При этом сам автор – это и есть его книги; книги, которые рождаются с обложки и умирают с последней страницей. Во всяком случае, все книги Набокова закрываешь с чувством утраты чего-то неуловимо прекрасного.
Вообще, тема отражений в произведениях Набокова играет очень важную роль. Без осознания значимости этой роли невозможно добиться понимания всего творчества писателя. Со страниц книг на нас смотрит не сам автор, а отражение отражения Набокова, одетого в маскарадный костюм и играющего роль, придуманную им самим.
С одной стороны, это, конечно же, он; с другой стороны – нам никогда не дано будет узнать подлинного Набокова. Но в этом-то и вся прелесть. Неразгаданный писатель нам дорог вдвойне. Поэтому-то мы с огромным удовольствием вновь и вновь будем пытаться из образов Найта и его брата, профессора Пнина и господина Лужина /как из кусочков разбитого зеркала/ составить мозаичный портрет настоящего, а не отраженного Набокова.
Впрочем, сам Набоков, вероятнее всего, развеселился бы, найдя в нашей торопливо сложенной мозаике массу несовпадений.
В конце очень хочется поставить многоточие, но, зная нелюбовь писателя к этому псевдофилосовскому приему, не будем этого делать.
Еще одно эссе
(два слова от автора)
Это эссе никогда и нигде не было опубликовано. Возможно оно и не имеет права на существование. Однако я его написал и выбрасывать жалко (к тому же мне лично – нравится).
ОЖИВШАЯ БАБОЧКА
Для России судьбу Набокова можно сравнить с редкой бабочкой, которая случайно попала в руки баловнице Судьбе: была поймана и засушена меж страниц толстой энциклопедии. И лишь спустя много лет счастливице Перестройке повезло случайно наткнуться на этот удивительный экземпляр, аналогов которого просто нет.
И вот мы рассматриваем, сравниваем, изучаем. И ловим себя на мысли, что слишком много прошло времени. Мы утратили навыки обращения с такими бабочками. Мы плохо понимаем их строение. И, к тому же, далеко не все хотят разобраться, гораздо легче отвернуться, забыть, будто никогда ничего подобного и не было. Но азарт первооткрывателя пьянит истинных любителей и заставляет погружаться все дальше и дальше в творчество писателя. Нам уже мало просто увидеть, нам хочется понять. Но тут-то мы и натыкаемся на прозрачную стену, которой окружил себя Набоков. Он как бы играет с нами, машет нам оттуда, подбадривая, но остается все же неуловим. И мы начинаем удивляться, как это вообще можно было поймать такую бабочку. Но «пусть критики расходятся во мнениях, - художник остается верен себе» (это сказал Оскар Уайльд будто специально о Набокове).
Вообще, Набоков и Уайльд – тема совершенно не тронутая современной критикой и абсолютно незаслуженно. Слишком много точек пересечения в мировоззрениях и мостиков переправ в творчестве.
«Мысль и Слово для художника – средства Искусства», - заявлял Оскар Уайльд. Удивительно точное замечание. И опять кажется, что это сказано прямо о Набокове. Но нельзя забывать, что Уайльд умер когда Владимиру Набокову был всего один год. Спустя много лет Набоков ответил Уайльду: «Все, что у меня есть, - это мой стиль».
«Писатель (по определению самого Набокова) – это человек, волнующийся по пустякам». Очевидно поэтому он не желал выражать в своих книгах чьих-либо политических убеждений и отражать «текущий момент общественной жизни». Лишь однажды в 1939 году вместе с другими выдающимися людьми (Бунин, Бердяев, Рахманинов и другие) он подписал протест против вторжения Советских войск в Финляндию. В дальнейшем о своем отношении к политике Набоков говорил так: «Мои политические взгляды остаются строгими и неизменными, как старая серая скала. Они классически, почти до банальности. Свобода слова, свобода искусства. Социальный или экономический строй идеального государства меня интересует мало. Желания мои весьма скромные. Портреты главы государства не должны размером превышать почтовую марку. Никаких пыток, никаких казней». Можно считать, что Набоков окончательно перешел на сторону Искусства.
«Художник не стремится что-то доказывать. Доказать можно даже неоспоримые истины», - заявляет Оскар Уайльд. Применительно к творчеству Набокова, это замечание бьет точно в цель. Настоящее Искусство отражает у Набокова не жизнь, а наскоки жизни на искусство.
Никогда Набоков не скрывал, что пишет только для себя; только для того, чтобы избавиться от идеи романа он переносил ее на бумагу. У писателя и в мыслях не было что-то объяснять, кого-то учить и, тем более, кого-то обличать. Всем своим творчеством Набоков соглашался с Уайльдом, что «в сущности Искусство – зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь».
После написания «Лолиты» Набокову пришлось пережить бурный поток нападок и обвинений в распущенности сюжета. Обвиняли его и в том, что ради обеспечения материального благополучия он создал конъюнктурное и низкопробное произведение. Но время подтвердило слова Уайльда: «Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо. Вот и все». В хоре недоброжелателей нашлись и такие, кто утверждал, что Набоков раньше порочил Россию, а с выходом «Лолиты» очернил и Америку. Этим людям можно было бы посоветовать перечесть «Портрет Дориана Грея» (Не приписывайте художнику нездоровых тенденций: ему дозволено изображать все). Но сам Набоков нанес более четкий и разящий выпад: «Искусство писателя – вот его паспорт».
Вернемся же к бабочке с которой мы начинали. Под лучами солнца и наших горящих глаз бабочка Набокова вдруг оживает прямо в руках. Затрепетали крылья, задрожали усики, и вот она уже над нами. Теперь мы все можем видеть Набокова, читать его книги, пьесы, стихи. И никто больше не смеет скрыть его от нас (кроме нас самих). Никто не сможет его больше засушить и спрятать. И, дай Бог, чтобы его книги стали нашими постоянными и верными спутниками.
